Форум » Фанфики » Дважды проклятый (0. Провал; 1. Дорога /начало/) » Ответить

Дважды проклятый (0. Провал; 1. Дорога /начало/)

Гоустрайтер: Название: "Дважды проклятый" Автор: Ада Трейнван E-mail: ghostwriter @ fromru . com Категории: Prequel/Missing Пары: Мэрисьюшки вряд ли кого-то интересуют, а из квазиканонических - только Джюс/Флита Рейтинг: R. Чисто на всякий случай. Содержание: Про Джюса... Про него, родимого... :) Хотя, учитывая, что главный герой данного фика десять лет существовал под псевдонимом "Орри Джетрайн", заранее смиренно прошу не убивать меня за расхождения с каноном. Предупреждения: OOC. И OC. Перепроизводство OC. Статус: В процессе написания Так. Всё. Уже можно начинать пинать.

Ответов - 68, стр: 1 2 3 4 All

Гоустрайтер: ---------Дважды проклятый---------------- Соло, наша жизнь — это соло, бесконечное соло, и в нём не обойтись нам без фальши… Соло, наша жизнь — это соло, бесконечное соло, ошибся, но играй — дальше, дальше… «Соло», К. Кавалерян 0. Провал Как известно каждому на западе, клан Трайнов существует уже несколько тысячелетий. Гораздо меньшему числу людей известно, зачем он существует и почему Трайны относятся к своей родословной с такой невыносимой серьезностью. Это страшная тайна, и любого, кто хотя бы попробует выдать ее простому смертному, ждет страшная кара: его перестают считать Трайном. Здесь есть определенное противоречие, потому что Трайны для того и несут свою драгоценную фамилию сквозь века, чтобы в любой момент быть в состоянии упомнить всех, абсолютно всех потомков своего таинственного предка. Вероятно, глава клана воображает, что его эдикты сильнее генетики. Впрочем, такому наказанию за всю историю клана подверглись всего двенадцать человек, и большинство из них — вовсе не за разглашение семейной тайны. Например, последним исключенным был некий Семавал Рестрайн, убивший всех своих детей и покончивший с собой (так что он, собственно говоря, был наказан посмертно), и было это почти триста лет назад. С тех пор никому из Трайнов не доводилось совершить что-нибудь настолько эксцентричное, чтобы заслужить изгнание, хотя вопрос о наказании иногда и приходилось поднимать. Кандидатами на вылет за это время были, например, Аргавад Чептрайн, допившийся до чертиков, Нирвел Чептрайн, отказавшийся покинуть Когиду во время бойкота, его внук Ларгал Вертрайн, обжуливший своего двоюродного брата, Нанвад Вертрайн, чуть было не женившийся на родной тетке… Каррон Вертрайн, сотрудничавший со злой волшебницей, Иргеве Вертрайн, обратившаяся в хемальскую религию Высшего Порядка, Далаг Вертрайн, проповедовавший всеобщее равенство и свободную любовь, Инсмег Вертрайн, разыгравший гостившего у него главу клана… Были, разумеется, и другие нарушители правил, да и вообще всё это дело прошлое, но факт остается фактом: ветвь Чептрайнов-Вертрайнов так достала клан за эти триста лет, что стоило Орваду Джетрайну, внуку Инсмега, нарушить закон, как он неожиданно обнаружил себя единственным Трайном, вылетевшим из клана еще до достижения совершеннолетия. Впрочем, Оррика еще не появился на свет, да и вообще, о нём речь пойдет потом. У Инсмега была единственная дочь, Интве Вертрайн. Когда Инсмег с женой погибли во время пожара (поговаривали, что без обиженных родственников тут не обошлось, но Трайны стерли бы в пыль каждого, кто осмелился бы заявить это им в глаза), Инту взял к себе вышеупомянутый вольнодумец Далаг. Не то чтобы его очень интересовали малолетние племянницы, но так уж получилось, что, случайно заявившись в гости к брату именно в тот злополучный вечер, во время пожара он вынес из дома девочку, предоставив чете Вертрайнов попытаться спасти нажитое добро и погибнуть во время этой попытки. Последнее, что Далаг Вертрайн хотел бы видеть в этой жизни, — это полуторагодовалая девочка в его, Далага, доме. Но, не питая никаких теплых чувств по отношению к родному клану, он всё-таки чувствовал себя в долгу перед родственниками, и когда Арбонг Сэлтрайн пришел к нему с малопонятными разговорами о детских приютах, лексикон трайновского аристократа неожиданно обогатился кое-какими выражениями, характерными для сторонников всеобщего равенства. Итак, Инте Вертрайн суждено было вырасти в семье полусумасшедшего отщепенца. Не самое подходящее общество для маленькой девочки, но, учитывая вольнодумное воспитание и плохую наследственность, Интве оказалась на удивление нормальной, может быть, даже чересчур нормальной. До семнадцати лет за ней не числилось ни одного неблагоразумного поступка. А потом она вышла замуж за торговца с севера.

Гоустрайтер: На самом деле и это еще было не так страшно. Молчаливые темнокожие пришельцы почему-то всегда были особенно притягательными для когидских девушек, и Интве знала по меньшей мере три семьи, где хемалы и «цивакеши» жили душа в душу, и это в одной только деревне. Со стороны северянина это был гораздо более сумасбродный шаг. Звали Интиного жениха не как-нибудь, а Керген Босама Эрри Урфин Антахар Аллина Селиаг Ватамор Джетамер Имерел Туаташан Сагари Тинга, и знал он свою родословную едва ли не дальше, чем Интве Вертрайн (так и не получившая настоящего трайновского воспитания) — свою. Впрочем, для друзей он был просто Джети Керджи. Эта цепочка странных имен ничего не значила для когидцев. Но любой человек, хотя бы поверхностно знакомый с высшей аристократией севера либо юга, пришел бы в легкий ступор, только услышав фамилии «Имерел», «Туаташан» и «Сагари», собранные в одном флаконе и небрежно засунутые в старый саквояж по имени «Джетамер». Вероятно, пренебрежение к условностям было у Джети Керджи в крови, потому что это длинное имя ясно свидетельствовало, что не так давно Эрри Антахар Селиаг Имерел и так далее сочеталась браком с никому не известным Босамой Джетамером, ну а Керджи, естественно, приходился им сыном. Хемалы — народ до ужаса цивилизованный и демократичный, так что Имерелы, Туаташаны и прочая не стали делать из этого трагедии. «Джетамер», конечно, звучит не так красиво, как «Туаташан», но это дело привычки. Разумеется, сам юный Керджи был недостаточно благородной крови, чтобы уже сейчас добавить Джетамеров в список фамилий, от которых человек, поверхностно знакомый с высшей аристократией севера и юга, приходит в легкий ступор. Но такие проблемы легко решаются женитьбой на какой-нибудь Баймате Рэдд Батине Анадже Линсамери Котанн Динсал Финане Сагари Солле Мараник Атамер Лайха (кстати, хемальскую невесту Керджи именно так и звали). Сам Керджи ничего от этого не выигрывал (не считая замка в предгорьях и приличного годового дохода), но его дети были бы уже не просто Джетамерами, а насквозь благородными Джетамерами. Короче говоря, Джети Керджи был несказанно рад, когда отец позволил ему возглавить группу торговцев. Не то чтобы Керджи надеялся на крушение этих матримониальных планов, но в возможности оказаться настолько далеко от Байматы Рэдд, насколько это позволяют границы мира, было что-то воодушевляющее. К тому же это был дополнительный способ заставить болезненно поморщиться всех Имерелов, Туаташанов и Сагари, вместе взятых... не считая Эрри Антахар Селиаг, естественно, потому что Джети Керджи любил свою маму и не хотел ее огорчать. Несмотря на свое блестящее происхождение, Джети Керджи, когда он въехал в Когиду на сером пони, выглядел, как любой другой хемальский купец, молчаливый, длинноволосый и с кинжалом. Кроме Керджи, в отряде было еще три человека с севера, пятеро с юга и один с востока. Друг с другом они переговаривались на странном наречии, которое заставило бы любого Трайна расплыться в довольной улыбке, ибо это была модернизированная версия древнекогидского языка — того самого, на котором Трайны пишут семейные хроники, начинающиеся с самой Нэвели Трайн. Но Инта трайновского воспитания не получила и не поняла ни слова. Как уже было сказано, Инте было тогда лет семнадцать. Она не была красавицей ни по местным, ни по хемальским канонам, слишком высокая и худая, со слишком светлыми волосами, слишком бледной кожей и слишком строгим выражением лица. Конечно, досталась ей и стандартная порция трайновских веснушек, но у нее даже веснушки были бесцветные. Только в глазах сохранилась древняя трайновская синева, не исчезнувшая за бессчетные годы изгнания и забвения. Одета Инта была так просто, как только может быть одета когидская девушка, то есть все кружева и бантики были самодельными, а юбка была не в цветочек, а просто синяя, да еще выгоревшая на солнце. В родной деревне к Инте все привыкли. Но Керджи просто не мог не обратить на нее внимание. В обратный путь торговцы пустились уже без Керджи. Потомок Туаташанов женился на девчонке из безвестной цивакешской деревни. Наследница тайного знания Вертрайнов вышла замуж за чужака. И они, пожалуй, жили бы долго и счастливо, если бы не злое волшебство… Когда что-нибудь идет не так, как хотелось бы, в этом ведь всегда виновато злое волшебство, правда?

Гоустрайтер: -- Примерно в то же время, когда Джети Керджи и Интве Вертрайн пытались найти общий язык при помощи хемальско-данольского разговорника и справочника древнекогидских геральдических знаков, правительница этих мест осознала, что ничто не вечно. Была она злой волшебницей, а мысль эта впервые дошла до нее всем своим жестоким смыслом после того, как любимое заклинание сработало гораздо слабее, чем должно было бы сработать. Старость и впрямь не радость, а волшебница давно считала свой возраст на столетия, но что-то подсказывало ей, что дело тут не в возрасте. В отличие от сестры (тоже злой волшебницы), которая всегда брала старанием, Гингема гордилась врожденным чутьем на магию. Сейчас ее способности были ничуть не хуже, чем пятьсот лет назад. Но мир изменился. И тут-то до Гингемы дошло, что миры тоже иногда стареют. Все живые существа живут в океане магии, энергии которого с лихвой хватило бы, чтобы создать пару галактик. Но замечают его только волшебники школы Темкеш. Более того, они могут его использовать. Есть, конечно, и другие школы, но в этом мире только одна, самая простая, пользовалась популярностью. Для магии Темкеш только и требовалось, что зачерпнуть из этого «океана». За горами с этим было сложно. Здесь же, в стране, где, казалось, достаточно ткнуть пальцем в воздух, чтобы получить целый фонтан магии, приезжим волшебникам было раздолье. Кстати, волшебники почему-то почти всегда были именно приезжие, и чаще всего темкешники. Насколько было известно Гингеме, за всё время существования этой страны здесь не родился ни один по-настоящему великий волшебник, во всяком случае, ни один великий волшебник школы Темкеш. О чём Гингема впервые задумалась только в этот неудачный день, так это о кажущейся неисчерпаемости океана магической энергии. Но, если где-то кто-то постоянно колдует в течение шести тысяч лет, магия начнет истощаться. А уж в этом заповеднике темкешников колдовство не прекращалось днем и ночью. Не только заклинания волшебников, но и каждая секунда теплой зимы (какие зимы за горами, Гингема еще помнила), каждое словечко, произнесенное зверем или птицей, каждое обращение к волшебному предмету капля за каплей вытягивали магию из мира. Было довольно логично, что рано или поздно всему этому придет конец. Но Гингема была слишком стара, чтобы учиться новым приемам. Она привыкла жить в стране дарового волшебства. Переселяться обратно во внешний мир? Ну уж нет. Должен был быть какой-нибудь другой выход. Стоило бы проконсультироваться с Бастиндой, а то и с кем-нибудь из добрых волшебниц, но Гингема решила сначала попробовать обойтись своими силами. --


Гоустрайтер: Интве Инсмег Джетрайн, семнадцати лет от роду, приоткрыла скрипучую дверь и, щурясь от яркого солнца, выглянула наружу. На улице никого не было видно, и это было хорошо, потому что Инте не хотелось сейчас встречаться ни с кем, кроме Керджи, которого уж точно не могло быть в этот час на этой улице. Он нанялся на какую-то ферму к северу от Когиды. Инта грустно улыбнулась, вспомнив его энтузиазм в первый день работы и последующее разочарование. Керген определенно не был создан для физической работы. Привычно ступая по трухлявым ступенькам, Инта спустилась с крыльца и, еще раз напоследок проверив, нет ли на улице соседей, вышла со двора, прикрыв за собой выцветшую голубую калитку. В руке у нее была корзинка, а путь ее лежал в лес, где фрукты были в наличии всегда, в отличие от денег в карманах. Но кривые улочки Когиды обманчивы, и стоило Инте пройти двадцать шагов по пыльной обочине, как из переулка между домами Борусов и Накков вышла Канна Тентер, всегда нарядная и румяная толстушка с голубыми бантами. Менять темп или сворачивать в сторону было поздно, и Инта, вздохнув, продолжила путь навстречу соседке. — Инта! — воскликнула Канна с воодушевлением человека, встречающего кругосветного путешественника. — Ну чего же ты не заходишь? Сто лет не виделись! — Да некогда как-то, — пожала плечами Инта. — Вечером, может, и зайду. — Пошли вместе в лавку! Там, говорят, новые ленты завезли. — Да ну, зачем они мне. Я лучше в рощу Дибуса схожу. Там, наверное, груши уже спелые. А вечером я зайду. — Одна или с этим… Кергеном? — Это ты у него спроси. А вам как лучше? Канна захихикала. — Ну, я была бы не против с ним познакомиться. Никогда не видела молчуна вблизи. — Люди везде люди, — махнула рукой Инта. — Что на юге, что на севере, что в горах, что в пещере. — Не надо про Пещеру, — прижала руки к груди Канна. — Я так боюсь думать про Пещеру! — Не надо так не надо. Ладно, мне прямо. — Пошли в лавку, а? Мне одной неинтересно выбирать. А ты можешь посоветовать. Какие ленты сейчас носят, узкие или широкие? — Без понятия, — сказала Инта и, однозначно помахав рукой, направилась к лесу. Канна несколько секунд стояла на перекрестке, и глаза ее заблестели от обиды, но потом она подумала о лентах, ждавших ее на полках магазина, и, успокоившись, пошла своей дорогой. Инта надеялась, что эта короткая и не такая уж неприятная встреча окажется единственной за эту вылазку, но, к сожалению, она ошибалась. Навстречу ей церемонно шла сама Анве Сэлтрайн, а от нее не так легко было отделаться. — Инта, милочка, — сказала Анве, — Вы куда-то торопитесь? — О нет, что Вы, сударыня, — нехотя перешла Инта на затхлый язык трайновского этикета, которым никогда не владела в совершенстве. — Разговор с Вами гораздо важнее и приятнее всех моих дел. Смерив Инту неприязненным взглядом выпуклых голубых глаз, Анве продолжила: — Как поживает Ваш дядя? Я слышала, ему лучше. — Да нет, всё так же, — сбилась Инта с вежливого тона. — А как Ваш уважаемый муж… извините, запамятовала, как его зовут… Кермин? — Керген в добром здравии и передавал Вам привет, — выжала из себя Инта, сжимая ручку корзинки побелевшими кулачками. — Уже обрадовал своих родственников радостной вестью о Вашей женитьбе? — К сожалению, возможности послать письмо пока не представилось. — Жаль, жаль. Неужели его родители так и не увидят свою прекрасную невестку? — Кто знает, сударыня? — с трудом придумала ответ Инта. — Кто знает. — Да, прекрасно быть молодым, — сказала Анве мечтательно, вскинув глаза к покрывающемуся белыми облачками небу. — Не задумываться о завтрашнем дне и, тем не менее, быть в нём уверенным. Как бы я хотела снова стать юной только для того, чтобы поверить в вечную любовь. — В мире нет ничего вечного, сударыня, — твердо сказала Инта. — Но на наш век хватит. Анве удивленно посмотрела на Инту. Новый тон разговора не очень понравился главе ветви Сэлтрайнов, и она, замысловато попрощавшись, пошла дальше, ну а Инта, естественно, продолжила свой путь. Только остатки клановой гордости не позволяли ей разреветься прямо посреди улицы, бросив пустую корзину в пыль, уткнувшись лбом в чей-то синий забор в голубую полоску.

Гоустрайтер: -- Трех недель хватило Гингеме, чтобы подготовить самое мощное из всех заклинаний, что она когда-либо составляла. Всё, чем она занималась до этого, было детскими игрушками по сравнению с этим колдовством. Да и все остальные волшебники, каких она только встречала за свою жизнь, навряд ли когда-либо пытались реализовать столь грандиозные планы. Идея Гингемы была по своей сути очень проста. Магия слишком медленно перетекает из соседних миров в Волшебную страну? Значит, надо ее подогнать. Самое простое, что можно было для этого сделать, — это слегка «встряхнуть» весь мир, для этого идеально подходил прием, называемый на древнем языке волшебников «уваэмтан», а на жаргоне темкешников — «гнать волну». Гингеме уже приходилось иметь дело с такими «волнами», хотя и несравненно более слабыми. Их можно было использовать для чего угодно, но, что бы ни происходило во время невидимого магического катаклизма, одно последствие наблюдалось всегда: выравнивание «плотности магии» везде, где проходила волна. Можно было бы объяснить механизм заклинания «уваэмтан» поподробнее, но для того, чтобы действительно разобраться, как это работает, нужно быть профессиональным волшебником школы Темкеш, а если среди читателей этого рассказа случайно найдутся волшебники школы Темкеш, они и сами поймут, какая форма «уваэмтан» имеется в виду. Было немного забавно, что именно Гингеме пришло в голову спасти этот мирок, в то время как добрые волшебники, казалось, только и делали, что старались его разрушить. Впрочем, она делала это не ради страны, а исключительно ради себя. Тем не менее, старуха постаралась свести к минимуму внешние эффекты магической встряски. Предсказать в деталях, как всё пройдет, было довольно сложно, к тому же Гингема при всех своих талантах получила довольно скромное колдовское образование, но вряд ли стоило ожидать чего-нибудь более заметного, чем небольшая гроза по всей стране. Живущие неподалеку волшебницы, конечно, должны были почувствовать, что происходит нечто странное, но Гингема не собиралась их предупреждать: пусть поволнуются. --

Гоустрайтер: Джети Керджи аккуратно положил косу на землю и побрел вдоль кромки поля, пиная сухие кустики пушака, которые, как им и положено, беззвучно рассыпались в прах. Дойдя до границы поля Рема Кокуса, он сорвал на соседнем участке корзинку подсолнечника и уселся с ней в тени. Будучи хемалом, он отлично помнил свои права и чуть похуже — свои обязанности. Сейчас он точно знал, что его рабочий день закончен. Подсолнух не успел расстаться и с третью своих семечек, как на горизонте, звеня двенадцатью новенькими бубенцами, появился Прем Кокус, старший сын Рема, высокий кудрявый парень, который, по мнению Джети Керджи, слишком много о себе воображал. — Чего это ты расселся? — возмутился Прем, увидев идиллическую картину с семечками. — Там еще косить и косить. За сегодня надо закончить. — Я не понимать по-лелорски, — привычно отозвался Джети Керджи, изобразив на лице старательную и невинную тупость. — Косить, — попробовал еще раз Прем, показав на валяющуюся в траве косу и изобразив жестами некую рабочую деятельность, отчего бубенчики на его шляпе заплясали с веселым звоном. — Иди косить. Работа. Твоя работа — косить, иди и коси. — Не понимать, — беззаботно сказал Джети Керджи, выплевывая шелуху. — Иностранцы. Ни-че-го не понимать. Прем Кокус нахмурился, но ругаться не стал, а вместо этого пошел искать кого-нибудь со знанием если не хемальского, то хотя бы древнекогидского языка. Джети Керджи не сомневался, что рано или поздно придется-таки выполнить приказ Кокуса (он уже понял, что в Когиде не очень-то заботятся о правах и обязанностях), но именно поэтому хотел оттянуть этот неприятный момент. А притворяться дурачком было не очень трудно, тем более что местные жители, как ему казалось, и сами не блистали интеллектом. Белые облачка мирно толпились в голубом когидском небе, и Джети Керджи в очередной раз подумал, что всё у него получится, что, рано или поздно, он привыкнет к этой тупой работе, что местные жители, разумеется, проникнутся к нему уважением и что Инта, без сомнения, лучшая девушка во всей стране. Сзади послышались шаги, но звона не было слышно, а это значило, что приближающийся человек шляпы не носил и был, скорее всего, женщиной. Джети Керджи лениво повернул голову. Через рощу шла Кора Когидус, ее Джети Керджи уже научился отличать от других — по кривым ногам и приоткрытому рту. Впрочем, он постарался запомнить ее вовсе не из-за этих отличительных черт, а потому, что она была дочкой герцога или что-то в этом роде — для Джетамера Имерела Туаташана Сагари это было достаточно, чтобы держаться от нее подальше. Увидев, что Джети Керджи ее заметил, Кора одарила его сияющей улыбкой на двадцать восемь чересчур крупных зубов и направилась прямо к молодому иностранцу, вертя в руках синий махровый цветок, который, вероятно, был сорван на самой аристократической клумбе Когиды. «Занесло меня в это благородное болото, — подумал Джети Керджи. — И надо ж такому случиться, из Туаташанов в Трайны, да еще и эти герцоги Когидские на каждом шагу». — Отдыхаете? — любезно спросила Кора. — Можно разделить с Вами эту приветливую тень?

Гоустрайтер: Кергена мысленно перекорежило от этой фразы, но он нашел в себе силы улыбнуться и даже пробормотать что-то утвердительное. Кора изящно опустилась рядом с ним на травку и, уже не спрашивая разрешения, запустила свои аристократические пальчики в кровно заработанный подсолнух. Керджи отдал воплощение солнца на растерзание герцогине и задумчиво уставился куда-то в линию горизонта, от всей души надеясь, что Кора не сможет одновременно лузгать семечки и разговаривать. Как бы не так! — Как поживает Инта? — поинтересовалась девушка, не прекращая обрабатывать подсолнух. — Надеюсь, она здорова. — Здорова, — ответил, улыбаясь, Керген, мысленно прибавляя к этой фразе длинное продолжение на родном языке. — Ну, передайте ей привет от меня. А как Далаг? Всё болеет, бедняжка? — Вроде да. Хотя вроде как ему лучше. — А Вы как? Не скучаете по родине? — Нет пока. Моя родина слишком скучное место. — Как там у вас сейчас, на севере? — Всё как всегда. По правилам. Понимаете? — Ну да, еще бы не понимать. Порядок прежде всего. — Угу, — тоскливо кивнул Джети Керджи и отколупнул одно семечко с края корзинки. — И каждая вещь должна лежать на своем месте. — Хотела бы я уметь так жить, — вздохнула Кора. — А то папины записки всё никак не соберусь разобрать. А ведь это, как-никак, мемуары настоящего герцога Когидского. — Ужас, — сказал Джети Керджи, неизвестно по поводу чего. Тут опять возник Прем Кокус, изрядно рассерженный. — Хватит прохлаждаться, — сказал он сурово, как только мог. — Это я не Вам, сударыня. Иди косить. — Я не понимать, — развел руками Джети Керджи и широко улыбнулся. Кора Когидус звонко расхохоталась и чуть не подавилась семечками. — И перестань придуриваться. Папа мне всё объяснил. Нельзя жить в какой-то стране и не понимать языка. А ты тут уже больше месяца, так что всё ты понимаешь. Вставай и иди косить. — Извините, молодая госпожа, — обратился Джети Керджи к дочке настоящего герцога Когидского. — Злой дядя ругаться. Джети идти работать. Джети работать много-много, получать денежка и купить шоколадка для молодая госпожа. Кора прямо-таки задохнулась от смеха — к счастью, подсолнух она уже отложила в сторону и избежала смертельной опасности. Правда, попытка сохранить достоинство во время истерики отняла у нее последние силы, и она только и могла что слабо помахать рукой Кергену, который в это время поднялся, подобрал свою косу и неторопливо удалился в сторону поля. — И это еще называется «молчун», — сказал Прем с досадой. — Молчун? Ты слышал его фамилию? — спросила Кора, утирая слёзы — сначала рукой, а потом, для формы, белоснежным кружевным платочком. — Слышал, но не запомнил. А что? — Его зовут Джетамер Имерел Туаташан Сагари. Туаташан — это шанольская фамилия, да и Сагари тоже. Он на четверть болтун. — Лучше бы ты это сказала, когда я нанимал этого охламона, — сказал Прем, немного помолчав. — Чтоб я еще хоть раз связался с болтуном! Погоревав еще немного о своей судьбе, Прем последовал за Джети Керджи — проверить, не отлынивает ли опять от работы «этот охламон». А Кора с грустью смотрела вслед чужаку. Мало того, что она никогда не встречала такого симпатичного молодого человека, так он был еще и — Кора зажмурилась от благоговения — Имерел Туаташан Сагари. Кому, как не ей, девушке из семьи Когидусов, мог быть предназначен этот парень? Так нет же, всё опять досталось этим наглым Трайнам! Кора презрительно сплюнула шелуху, отшвырнула пустую корзинку и поникший цветок в сторону, встала и пошла домой. --

Гоустрайтер: Лет через тридцать после этого дня родной сын Джети Керджи будет сидеть на не очень удобном троне не очень надежно сколоченной империи, слушая длинный доклад придворного летописца. Летописец этот окажется настолько дотошным, что разузнает имена родителей новоиспеченного императора и аккуратно обоснует законность правления этого самого императора, производя его род напрямую от древних королей… через Туаташанов. В ответ на это потрясающее открытие наследник Туаташанов наградит летописца какой-то серебряной безделушкой — за служебное рвение, но в душе самозванец скривится от этого доклада ничуть не хуже, чем Джети Керджи — от случайного упоминания о мемуарах настоящего герцога Когидского. Джетамер Имерел Туаташан Сагари не был на самом деле ни Имерелом, ни Туаташаном, ни Сагари. У Эрри Антахар Селиаг не было детей. Уносить в могилу золотую цепь своих имен было бы неэкономно, и Эрри без сожаления повесила ее на совершенно не благородного мальчика, усыновленного ею пятнадцать лет назад. Джети Керджи прекрасно знал, что он никакой не аристократ. Интве Джетрайн тоже это знала — Джети Керджи сообщил ей эту тайну на второй неделе их знакомства, когда Интин комплекс неполноценности начал стремительно развиваться после случайного разговора с Корой Когидус. И сын Интве Джетрайн тоже это знал. --

Гоустрайтер: Далаг Вертрайн порылся в карманах и положил на стол еще одну монету. Топси Ванк кивнул, взял деньги и пошел купить еще выпивки. Далаг проводил его взглядом, вздохнул (не очень глубоко, чтобы не закашляться) и вновь погрузился в созерцание стоящей перед ним солонки. Когда Топси вернулся, Вертрайн молча пододвинул один стакан к себе костлявой рукой и снова уставился на солонку, покачиваясь на стуле в такт музыке. — Как Инта? — спросил Топси из вежливости, но Далаг бросил на него такой взгляд, что Топси замолк и вернулся к своему стакану. Правда, в следующий момент Вертрайн уже пожалел, что обидел одного из тех немногих людей, кто всё еще соглашались его, Вертрайна, терпеть. Впрочем, Ванк был незлопамятен. — У девочки всё хорошо, — всё-таки ответил Далаг, хотя и с запозданием. — Повезло ей. Нашла нормального человека. — Ей повезло, что у нее такой дядя, — ухмыльнулся Ванк. — Кто бы еще радовался, что она вышла замуж за чужака. — Ну, не так уж я, конечно, и радуюсь, — задумчиво сказал Далаг. — Трудно ей с ним будет. Шутка ли, человек из совершенно другой страны, с совершенно другими порядками, он ее не понимает, она его… Но всё равно, становиться поперек мог бы только совершенный заплесневелый идиот. Ты мои убеждения в этом смысле знаешь. Конечно, незачем было им так уж безотлагательно жениться, ну да им лучше знать. У них это вроде как нормальным считается, у молчунов. — Но ты хотя бы отговорить пытался? Нет, я против молчунов ничего не имею, потрясающий народ, но это как-то… ну, не принято. — Когда это я думал о том, что принято и что не принято? Да я вообще рад был, что он молчун. Все-таки свежая кровь. Уж мне-то своим родом гордиться нечего. — Трайны — сильный клан… — То-то я в себе силу богатырскую чувствую, — презрительно фыркнул Вертрайн. — Я не в этом смысле… — А я в этом. Сам посуди, много ли Вертрайнов за последние двести лет были хотя бы не идиотами? — Ты, — быстро сказал Ванк и засмеялся. — Ага, расскажи это Сэлтрайнам, — угрюмо возразил Далаг и вернулся к своему стакану. — Да ладно тебе, Длук. Не гневи судьбу. Уж с такой племянницей, как твоя, говорить о плохой наследственности… — Да уж, Инта девочка необыкновенная… — Далаг оторвал взгляд от злополучной солонки и покосился на скрипачей. — Ей вот со мной не повезло… Топси хотел что-то возразить, но немного подумал и предпочел многозначительно повертеть пустой стакан. Вертрайн полез в карман за новой монетой. Когда Топси вернулся, Вертрайна на месте не было. Оставив стаканы на столе, Топси подпрыгнул, пытаясь найти Далага. Наконец он заметил одинокую фигуру на противоположной стороне улицы и начал пробираться туда сквозь толпу танцующих жевунов. Вертрайн стоял на обочине, прислонившись к дереву и глядя на багровое закатное небо. Над Когидой собралась огромная туча, но и полоса чистого неба над изломанной громадой горного хребта почему-то выглядела зловеще. Топси поежился и поднял воротник. — Как бы я хотел увидеть внуков, — сказал вдруг Далаг. — Сначала стоило бы завести детей, — отозвался Топси, немного подумав. — Да нет, я имею в виду детей Инты. — Это называется «внучатные племянники». — Да без разницы мне, как это называется. Я просто хочу дожить до этого времени. Только и всего. «Внучатные племянники», придумают же. — Доживешь, — пожал плечами Топси. — Если бы… Этот тип помешан на бухгалтерских счетах, календарях и гороскопах. Он, видите ли, сам знает, когда лучше рождаться моим внукам… Да пока он сведет свои счета со своими звездами, я помру десять раз! — Ладно, Длук, пошли опять на веранду. Этот закат на тебя тоску наводит. — Ты думаешь, мне нравится этот хемал с наглой физиономией? И то, что патлы у него, как у бабы, и что одевается он — ни дать ни взять клоун? Да еще и аристократ… Разве бы я позволил Инте на нем жениться, если бы у меня было время выбирать? — Так не ты выбираешь, — ответил Топси. — Она. — В том-то и дело. Я за нее решил. Без моего разрешения она бы так жизнь свою не сгубила. — Чего ты сразу уж, «сгубила»… Всё будет хорошо. И пара они хорошая, и внуков ты дождешься, только пошли отсюда, Длук, хватит глазеть на эти горы. Никуда они не убегут, пока ты не смотришь. Пошли. --

Гоустрайтер: Джети Керджи сидел за столом, положив голову на руки, и от нечего делать в который раз рассматривал три засиженные мухами лубочные картинки, висящие справа на стене. Насколько можно было разобрать, первая изображала похожего на волка зверя, стоящего на задних лапах, и лежащего у его ног маленького толстого крокодила с тремя головами. На второй тот же волчара миловался с феноменально конопатой девицей. Третья почему-то выцвела сильнее других, но всё-таки можно было разобрать человека, стоящего на четвереньках, и крадущуюся к нему на цыпочках тетку с дубинкой в руке. Каждый раз Джети пытался вспомнить хотя бы одну сказку или легенду, к которой подходили бы эти странные иллюстрации, и напоминал себе спросить об этом у Инты, но так до сих пор и не спросил. Когда Кергену надоело созерцать ранние работы Далага Вертрайна, он отвернулся от стены и уставился в окно. Над коническими крышами плыли совсем не когидские грязно-серые облака с рваными краями. Солнце уже зашло, и Керджи почему-то стало страшно. В конце концов, разве в Когиде (в отличие от родного желтого Севера) не правило Зло? Инта вошла в комнату и подошла к окну. Ей открывшийся вид тоже совсем не понравился, но вовсе не из-за владевших Западом темных сил. — Дядя так и не пришел, — сказала она. — Наверное, поужинаем без него, а потом я пойду поищу его. — А чего его искать, — отозвался Керджи. — Наверняка на вечеринке у Келмов, отмечает завершение раскраски очередного ночного горшка. — Так что, сначала пойти за ним? — Инта не на шутку удивилась такому проявлению заботы о чужих родственниках. Керджи пожал плечами. Инта подумала и выбрала ужин. Сегодняшний суп отличался от вчерашнего супа только пониженным содержанием всего, кроме воды. Впрочем, Керджи ничего не сказал по этому поводу — не зря же он был хемалом. К тому же он прекрасно понимал, что Кокусы еще не скоро рассчитаются с ним и лучше не расходовать продукты слишком быстро. Когда место быстро опустевших тарелок заняла миска с грушами, Инта снова выглянула в окно. В этот самый момент в стекло шлепнула большая дождевая капля и медленно поползла вниз, уменьшаясь и оставляя за собой мокрую дорожку. — Ну вот, — вздохнула Инта. — Дождь пошел, а дядя у Келмов. — Ничего ему не сделается, — отмахнулся Керджи, прожевав грушу. — У Келмов переночует. — А вдруг решит сюда бежать… Может, уже бежит. — Бежит — прибежит, — пожал плечами Керджи. — Или ты хочешь бежать ему навстречу по параллельной улице? — Нет, конечно, но… Ужасно, что мы не можем уделять ему побольше внимания. — Ужасно, что он пропивает свой заработок вместо того, чтобы помочь тебе, — и Керджи вернулся к грушам, не собираясь продолжать разговор. Инта стояла у окна, обхватив руками плечи, и беспомощно смотрела на мокрое стекло. Керген, как все хемалы, не был склонен потакать смертельно больным неудачникам только потому, что они смертельно больны. Разумеется, ради Инты он готов был терпеть ее странного дядюшку (молчуны вообще народ терпеливый), он даже мог на пару секунд почувствовать себя благодарным старому художнику. Но благодарность — это еще не уважение. Впрочем, вряд ли существовал когда-либо на свете такой жевун, что заслужил бы уважение хемала.

Гоустрайтер: Если бы Керджи умел придумывать ни к чему не обязывающие утешения, он бы обязательно сказал Инте что-нибудь доброе. Но единственное, что пришло ему в голову, это спросить про злосчастные картинки на стене: — А это ведь Далаг рисовал, да? — Что? А, да. Они с Топси тогда много таких выпустили, пока старый Когидус не запретил. — А что они означают? Что это за волк? — Не знаю. Да ты спроси самого дядю Длука, он и расскажет. Керджи недовольно поднял глаза: — Я же говорил, не называй этого мерзкого имени. Я понимаю, он не виноват, что его так назвали, но у него же есть и нормальное имя — Далаг. Пожалуйста. Инта улыбнулась и пожала плечами. Лично для нее оба имени были равнозначны. «Длук», пожалуй, даже звучало лучше. Но для хемала вопрос о благозвучности не ставился: в стране, где почитался Порядок, имя шнольского бога беспорядка могло быть только ругательством. Длук Вертрайн, разумеется, был не виноват, что получил это имя, выбранное его отцом, Твонком, в пику сестре-фанатичке. Но и против своего имени старый художник ничего не имел — кому, как не ему, возмутителю когидского спокойствия, так называться? Наоборот, «нормальное» имя, «Далаг», никогда ему не нравилось, хотя бы за свой аристократизм. Дело в том, что Длука в свое время переименовали в Далага вовсе не из-за уважения к идеалам порядка, а из-за одной более чем древней традиции, по которой семейные хроники должны были записываться не как-нибудь, а на древнекогидском языке, древнекогидской же слоговой письменностью. Читать эти записи было не так трудно, как можно было бы представить, — алфавит у предков был несложный, обороты стандартные и ударение всегда на первом слоге. Гораздо больше проблем возникало, когда нужно было кого-нибудь туда записать, потому что азбука тысячелетней давности совершенно не подходила для новых имен. Вот поэтому, исключительно ради удобства записи, Длук стал Далагом, Инта превратилась в Интве, а ее муж, по слухам, попал в семейную тетрадь под псевдонимом Киргад Итжетваме. Впрочем, сейчас ни Инте, ни Джети Керджи не было особого дела до старинных алфавитов. Инта беспокоилась за дядю, Керджи беспокоился за Инту (сколько можно трепать себе нервы, думая об этом старом идиоте?), а дядя в это время сидел на веранде у Келмов и мечтал увидеть внуков, они же внучатные племянники, и было ему совершенно всё равно, как их будут звать. --

Гоустрайтер: Гингема подготовилась к «уваэмтан» так основательно, как только могла. Еще утром она прочла несколько заклинаний, которые сами по себе ничего не значили, но должны были облегчить последующую работу. Около полудня, вооружившись старым верным помелом, она прочертила направления, по которым должна была пройти та самая волна энергии, приправив эту манипуляции порцией чуть более мощных заклинаний. На закате солнца должно было начаться настоящее колдовство, и Гингема не опоздала не на минуту. Тучи заклубились над пещерой, расползаясь над всем Юго-западом, как гигантская клякса. На самом деле Гингема вовсе не ставила себе целью устроить грозу над Когидой. Но «уваэмтан» — явление достаточно масштабное, и абсолютно без видимых эффектов пройти оно не может, а так уж была настроена магия Гингемы, что самым естественным проявлением для нее были грозы и ураганы. Разумеется, если бы Гингема очень постаралась, она могла бы устроить северное сияние, дождь из сиреневых цветов или нашествие полосатых гусениц, но зачем отвлекаться от серьезного дела? Да и местные жители уже привыкли к тому, что любая гроза может оказаться волшебной. А это значило, что можно быть уверенной: никто не помешает колдовству в самый ответственный момент. Наиболее впечатлительные жевуны боялись грома до истерики, но и те, что считали себя храбрецами, во время грозы обычно тихонько сидели дома. За несколько минут до полуночи Гингема выплеснула котел на землю. Теперь возврата не было: надо было либо дочитать заклинания и ждать результата, либо остановиться и смотреть, как ломается, рассыпается, растворяется мир. Но и сейчас всё, казалось, прошло строго по плану. Ровно в полночь было произнесено последнее слово. Ливень хлынул с новой силой, и даже Гингеме пришлось укрыться в своей пещере. Оттуда она, затаив дыхание, наблюдала, как заклубились тучи, как молнии прошили черное небо целой сетью расходящихся от одной точки тонких нитей, как их голубое свечение понеслось во все стороны, по-своему повторяя невидимую могучую волну «уваэмтан». Раскаты грома, слившиеся в сплошной рев, начали удаляться. Несколько минут их совсем не было слышно, только шумел дождь, да плакали где-то в лесу ошалевшие птицы. Потом молнии вернулись, теперь уже вразнобой, но так и должно было быть: за границами мира волны распространялись с другой скоростью, а Гингема была не в центре страны. Теперь, казалось, нечего было бояться: еще два часа дождя, и всё успокоится. А потом что-то пошло не так. Когда волны, вернувшись, встряхнули Когиду, прошло слишком мало времени с начала «уваэмтан». Любое волшебство школы Темкеш — это практически дырка в мироздании, и в данном случае прореха не успела затянуться — довольно грубое объяснение, но достаточно точное. Пробив мир насквозь, энергия, которой должно было хватить Волшебной стране на пару тысяч лет, рванулась на свободу — в Ничто. Огромная молния ударила прямо в площадку перед пещерой. Магическое барахло попадало с полок, и от грома заложило уши. Земля под ногами задрожала. Гингема, шатаясь, выбежала из пещеры, прижимая к груди помело и бессмысленно глядя на исчерканную молниями серую кашу туч, зловеще нависавшую над Когидой. Еще две молнии ударили в деревья на краю поляны, но взбесившейся волне уже не хватало следа от колдовства. Сильнейший поток энергии хлынул сквозь съеживающийся на глазах мир — сквозь лес, сквозь Когиду, сквозь всю Волшебную страну, которой теперь уже недолго оставалось быть волшебной, да и вообще существовать. Гингема, конечно, была не очень воспитанной старой стервой, но свое дело она знала. Правда, любому волшебнику когда-нибудь да приходилось учить, что нужно делать в случае прорыва «уваэмтан», но не всякий на месте Гингемы успел бы это вспомнить (а помните ли вы, как делается закрытый массаж сердца и как надо вести себя во время ядерной войны?). Ошибка старой волшебницы стала и ее звездным часом. И хотя ужас заставил ее потерять голову, а также несколько драгоценных секунд, и хотя большую часть заклинаний, составленных тут же, на дымящейся поляне под грохот грома, она наутро не смогла вспомнить, — она сделала то, что мало кому удается: спасла мир. Кому какое дело, что она же его чуть не разрушила! --

Гоустрайтер: Хемалы — народ уравновешенный, но от очередного удара грома Керджи подпрыгнул на кровати и, запутавшись в одеяле, скатился на пол (по счастью, кровати у жевунов низкие). Пару секунд он еще боролся с этим предметом постельного белья, но потом всё-таки сообразил, где находится, и поднялся с пола, надеясь, что Инта не видела этого маленького происшествия. Но Инты в комнате не было вообще. Тут Керджи испугался не на шутку: вдруг Инта пошла-таки искать дядюшку в грозу! Накинув одеяло на плечи, Керджи пошлепал во вторую комнату — и испытал невероятное облегчение, найдя жену там. Инта опять стояла у окна. А за окном была гроза. — Какая странная гроза, — сказала Инта дрожащим голосом. — Молнии будто волной прошли. Наверное, это волшебная гроза. Керджи только плечами пожал. Гроза как гроза. Надо не забыть установить громоотвод. — Гром вроде потише стал, — сказал Керджи, когда ему надоело торчать у окна и смотреть на дождь. — Гроза ушла. Пошли спать. — Как там дядя, — всхлипнула Инта. — Ну вот еще! Твой дядя в порядке, дрыхнет у Келмов или у Топси. И нам спать пора. Инта нехотя отошла от окна. Керджи задержался в комнате, чтобы поправить шторы. Пока они добрались до спальни, гроза снова началась, и Керджи опять пришлось уговаривать Инту проигнорировать погодные явления и лечь, наконец, спать, потому что завтра ему, Джети Керджи, на работу, и вообще бояться грома могут только дети, причем недоразвитые. Всё впустую. Инте было не так уж и страшно: старый вольнодумец Далаг так хотел вырастить гармонично развитую личность, что даже не научил племянницу бояться гроз. Дело было в другом: хотя сама Инта вряд ли призналась бы в этом, она была рада хоть какому-то развлечению, и гроза — фейерверк и фильм ужасов одновременно — притягивала ее как магнит. Кергена гроза совершенно не впечатляла (что вполне естественно — на Севере правила не Гингема, а Виллина, фея с совершенно другими привычками), и он решил уже заснуть, несмотря ни на что, когда грохнула та самая большая молния у пещеры. Инта завизжала и отскочила от окна. Керджи опять вскочил с кровати (предусмотрительно отшвырнув в сторону одеяло) и попробовал разобрать что-то за мутным, залитым водой стеклом. Но всё, что можно было увидеть снаружи, — это сумасшедшее сверкающее небо да редкие огоньки в домах, обитателям которых не хватило храбрости переждать эту ночь в темноте. А слышно вообще ничего не было — только немыслимое громыхание колдовской грозы. Инта тоже приблизилась к окну. Бело-голубые вспышки озаряли ее тонкое когидское лицо, пушистые волосы и нервно сжатые пальцы. Ночная рубашка, белая в синий горошек, сползла с одного плеча. Мир проваливался в преисподнюю… А Джети Керджи в это время не замечал ничего, кроме собственной жены. Между прочим, в эти двадцать минут, когда мир был на грани разрушения, очень и очень многие жители Когиды обратили внимание на собственных жен. Но, будучи хорошо воспитанными когидцами, они помнили главное правило поведения при грозе: тихо сидеть и бояться. Джети Керджи был иностранец. Ему было всё равно. Хотя он и не забывал, что в Когиде правит Зло, — что северянин мог знать о Зле? --

Гоустрайтер: Итак, как было уже сказано, катастрофа, вызванная неудачной попыткой спасти мир, привела к потере огромного количества энергии — лет на тысячу непрерывного волшебства. К счастью, почти вся эта энергия просто прошла сквозь мир, как луч света через стекло, и устремилась в запредельную пустоту — заряжать волшебством недоступные даже великим магам миры. Но какая-то доля беглой магии застряла и в этом мире — крохотная по сравнению с остальным потоком, но достаточная, чтобы быть заметной, учитывая масштабы «уваэмтан», опрометчиво запущенного Гингемой. Около половины той энергии, что «зацепила» Волшебную страну, было потрачено на ураган и небольшое землетрясение. Часть пошла на всякие случайные мелочи (в Пакори Бу одно дерево захотело погулять, во дворе Герри Келма ветер сложил из сухих веток длинное ругательство, маки расцвели на три недели раньше срока, в популяции реликтовых кошачьих на западе страны произошла атавистическая мутация, а далеко на востоке некий суслик заговорил на никому не известном языке, называемом английским). Остальное пробило через когидских молодоженов. Но не надо беспокоиться об Инте и Кергене. Будучи стопроцентно простыми смертными, а не волшебниками, они даже не заметили этого магического цунами. Впрочем, землетрясения они тоже не заметили. Миру серьезно не везло в эту ночь. Мало того, что Керген ничего не знал о грозах, вызываемых Гингемой, — даже Инте, жевунье из Когиды, не вспомнилась наверняка слышанная в детстве мудрая старая пословица: «Во время грозы ничего не следует делать. Всё равно ничего хорошего не получится». Впрочем, многие, возможно, поспорят, что как раз в данном конкретном случае старая пословица ошибалась. --

Гоустрайтер: Дождик моросил из выдохшихся туч. Гингема наводила порядок в пещере. Больше всего ей хотелось бы завалиться спать, но она знала, что гости не заставят себя ждать. Первой, разумеется, заявилась Виллина. Старушка была в гневе, насколько это было вообще возможно при ее, в общем-то, мирном характере. Гингеме стоило большого труда убедить ее, что полуночная гроза вовсе не означала объявления войны, а являлась внутренним делом Голубой страны. К счастью, Виллина пришла не одна, а с мышиной королевой, которая сегодня почему-то оказалась более здравомыслящей и успокоила свою старшую подругу. Конечно, Виллина не могла не поворчать немного — всё-таки мир здорово перекосило после неудачного «уваэмтан», а на коротком отрезке границы так и вовсе протерлась дырка, совершенно никому не нужная, особенно волшебникам, которые могут путешествовать по соседним вселенным и без всяких случайно пробитых коридоров. Но цепь притягивающих камней, когда-то установленных Гингемой, работала исправно, да и коридор был достаточно призрачным, не говоря уже о том, что Великая пустыня и Кругосветные горы — плохое место для прогулок, так что можно было не опасаться нашествия чужаков. Потеря энергии во время прорыва тоже не была опасной. Того, что осталось, с лихвой хватало еще лет на пятьсот, и даже если бы волшебниц волновала участь наследников, они всегда могли устроить новый «уваэмтан», теперь уже объединив свои силы и начиная действовать из центра страны, а не с юго-западной окраины, как Гингема. Риск при этом сводился к нулю. Гингему гораздо больше беспокоило другое последствие катастрофы. Колдунья и сама не смогла бы объяснить, чего она боялась, — книги не сказали ей ничего вразумительного, — но именно эта неизвестность ее и настораживала. — Вы знаете что-нибудь о клане Трайнов? — спросила Гингема, плюхнув свою волшебную книгу на плоский камень, заменявший ей стол. — Почему я должна что-то о них знать? — недовольно отозвалась Виллина. — Они же живут в Голубой стране. Мы ведь поклялись не вмешиваться в дела соседей. — Это я помню, — раздраженно сказала Гингема. — Но тут дело идет о волшебстве. Об очень древнем волшебстве, которое гораздо старше, чем наша клятва. Когда всё это началось, еще и Голубой страны никакой не было. — Да что началось-то? — нетерпеливо спросила мышиная королева. — Если бы я знала… — пробормотала Гингема. — Я для того вас и ждала, чтобы вместе разобраться, что из всего этого получится и что нам с этим делать. — С чем делать? — Жевуны — и лелоры, и когидцы — делятся на семейные кланы. Самый древний — клан Трайнов. Когда-то, не так уж давно — лет семьдесят назад — мне стало интересно, что заставляет их хранить семейные традиции так долго, и я попросила одного парня из Вертрайнов спереть страничку из их драгоценной семейной хроники. — Попросила путем шантажа? — презрительно пропищала маленькая фея. — Это уж не ваше дело. Короче, трайновская тетрадка оказалась заколдованной. Три года я билась над этим проклятым листком, но так ничего и не поняла. Похоже, это звериная магия, но я в ней ни в зуб ногой. Мои филины тоже мало что знают о таких вещах. Может, вы что-нибудь скажете. — Моя магия — Иримкен, а не Тограв, — гордо сказала мышиная королева. — Тогравников в нашей стране уже не осталось. Их всех выбили полторы тысячи лет назад. — И очень жаль! — рявкнула Гингема. — Сейчас хоть один тогравник был бы очень кстати, очень, очень кстати! Ладно, дождемся Бастинды, может, она что-то об этом знает. — Может, Вы наконец объясните, зачем Вам прямо сейчас понадобились тогравники и какое отношение клан Трайнов имеет к безобразию, которое Вы устроили этой ночью, — холодно сказала Виллина, скрестив руки на груди. — Ладно, — кивнула Гингема. — Я расскажу. Но сначала подожду сестру. С ней не очень приятно общаться, но она знает больше, чем мы все, вместе взятые. А если и Стелла к нам присоединится, будет совсем хорошо. Хотя уж это вряд ли случится! — и она хрипло расхохоталась, но тут же умолкла. До конца света оставалось пятьсот лет. А может, и девять месяцев. Не лучшее время для веселья, даже если ты и злая волшебница. --

Гоустрайтер: Джети Керджи вышел на крыльцо, заскрипевшее под его грубыми ботинками, и сел на верхнюю ступеньку, положив голову на руки и тоскливо глядя на белые барашки облаков над голубыми крышами. Почему-то до умопомрачения хотелось курить — впервые за всё время пребывания в Когиде. Керджи прикинул, насколько хватит запасов табака, если такие странные желания будут появляться у него не очень часто, сравнил со временем до прибытия следующего каравана с Севера и решительно набил трубку. Когда хемальский дым перекрыл запахи озона, мокрой пыли и чересчур ароматных когидских цветов, Джети Керджи задумался о своей жизни. Слов нет, он уже принял решение поселиться в Когиде навсегда. Он любил Инту и ненавидел будущее, уготованное ему на родине. Но в это утро он почему-то был гораздо менее уверен, что жизнь когидского чернорабочего — это именно то, о чём стоило бы мечтать. Он смотрел по сторонам, пытаясь еще раз доказать самому себе, что Голубая страна — это рай на земле и что любой почел бы за счастье провести остаток жизни именно здесь, что более мирных и легких в общении людей не найти ни в какой другой стране, что Инта — это лучшая женщина в мире… Самая лучшая. Но в это утро что-то изменилось. Он не мог сказать, что именно, — он был всего лишь смертным. Его уделом было плыть по реке судьбы, не зная ни ее истока, ни направления, ни пункта назначения. И никогда он не смог бы связать вчерашнюю грозу и сегодняшнее раздражение, поднимавшееся в его душе при виде всего, что когда-то казалось достойным удивления, восхищения или симпатии. Небо было слишком голубым, цветы — слишком пестрыми, птицы были слишком болтливы, и он мог бы поклясться, что вчера их голоса были менее резкими, если бы верил, что в мире что-то может измениться. Всё должно было быть как всегда, и всё было как всегда, но почему же всё стало другим? Почему весь мир стал похож на грубую картинку, вроде тех, что рисуют на конфетных коробках: цвета чистые, линии изящные, люди улыбчивые, но иметь с ними дела не хочется? Несколько жевунов прошли мимо, звеня своими неизменными бубенчиками. Джети Керджи еще не запомнил, как их зовут, хотя и узнал одного из них — соседа, живущего выше по улице. Остальных он если и видел раньше, то не отличал от других. — Чего коптишь, черномазый? — помахал ему рукой сосед. — Неужели хочешь стать еще чернее? Джети Керджи рассеянно поздоровался, но, провожая жевунов взглядом, он понял, что ему не хочется здесь жить. Ему хотелось домой, подальше отсюда, из этой яркой приторной страны, где ему приходится жить без гроша в кармане среди фальшивых лужаек, под властью сумасшедшей ведьмы, среди идиотов, которые сначала говорят, а потом думают, а то и вообще никогда не думают…

Гоустрайтер: Инта тихо вышла на крыльцо и присела рядом с Кергеном. Она тоже уже оделась — разумеется, во всё голубое. — Мне такой странный сон приснился, милый, — сказала она, положив голову на плечо Керджи. — Будто я летаю, летаю… А потом падаю. Так страшно было… Что бы это могло значить, а? «С какой-то дурой», — закончил свою мысль Джети Керджи, и тут ему стало действительно страшно. Он был хемалом и знал, что такое ответственность. А еще он был приемышем и знал, что такое доверие. Но что-то изменилось в эту ночь. Не в Кергене — в мире. Керджи отложил трубку и обнял Инту одной рукой, тоскливо глядя на цветущие деревья за соседним забором. Несколько минут они молча сидели на крыльце, причем Инта теребила кисточки на куртке Кергена, а тот пытался вспомнить свой собственный сон, не потому, что считал это важным — хемалы не верят в вещие сны, — а просто чтобы о чём-то думать. Но ничего не вспоминалось, и Керджи снова подумал о Желтом городе, где прошло его детство, обо всём, что оставил там без сожаления и что сейчас почему-то уже не казалось скучным и бессмысленным. — Я сейчас вспомнил, — сказал Керген нерешительно, — что у меня остался бизнес на севере. Если бы я довел дело до конца, у нас было бы гораздо больше денег сейчас. — Я буду работать, Керджи, — пролепетала Инта, заглядывая ему в глаза. — Мы будем жить не хуже, чем в доме Туаташанов. Ты ни в чём не будешь нуждаться, обещаю. — Я не могу позволить, чтобы ты работала, — хрипло сказал Керген, испугавшись собственного умения лгать. — Я должен завершить это дело. Мои компаньоны на меня рассчитывают. — Но ты мог бы написать им письмо… — Нет, я должен съездить к ним и всё уладить. И почему я должен терять верные деньги? Это не займет много времени, а потом я вернусь, и мы будем жить богато. — Неужели ты уедешь в дальнее путешествие? — Инта чуть не плакала, но трайновская гордость заставляла ее говорить ровным голосом. — Снова будешь идти через дикие леса? Это ведь так опасно… Я не хочу, мне наплевать на твоих компаньонов и на твои деньги. Мы и так неплохо зарабатываем. Скоро твой срок работы у Кокусов кончится, и ты перейдешь к Тентерам, а они всегда хорошо платят. У меня скоро появится много заказов, у всех соседей дочки повырастали… Я Длука уговорю, чтобы он не тратил свои деньги на выпивку. Керджи, пожалуйста, не уезжай! — Инта, не говори глупостей. Это совсем не опасно. Я просто дождусь какого-нибудь каравана и поеду с ними… Я закончу все свои дела, возьму все свои деньги… Никто не помешает мне сделать это… А потом я вернусь. — Тогда можно я поеду с тобой? — сказала Инта, ошалев от собственной храбрости — ей никогда еще не приходилось отходить от Когиды дальше, чем на пару миль. — Ну что ты, глупышка, — улыбнулся Джети Керджи. — А кто же будет заботиться о дяде Далаге? Я хочу увидеть его в добром здравии, когда вернусь. Инта заплакала, уткнувшись лицом в бахрому на коричневом кафтане Кергена. Джети Керджи молча обнял ее за плечи. Всё, что ему оставалось, — это говорить самому себе, что все эти обещания — правда. Он поедет в Желтую страну и закончит дела. Никто не посмеет помешать ему вернуться. А не вернуться он не сможет — ему нужно только еще раз посмотреть на скучные лица своих родственников, чтобы уже никогда не захотелось увидеть родину… Он ведь хемал и умеет отвечать за свои слова. Всё как всегда. --

Гоустрайтер: Как и предполагала Гингема, Бастинда прилетела в то же утро, а Стелла так и не появилась. Волшебницы совещались целый день и решили ничего не предпринимать. Длук Вертрайн пришел домой с самым жутким похмельем в своей жизни и поклялся больше никогда не ходить на вечеринки, какими бы удачными ни были заказы. Джети Керджи больше не заговаривал об отъезде — не потому, что передумал, а потому, что у народа молчунов не принято повторять одно и то же каждый день. Но через неделю в Когиду пришел маленький караван болтунов, и Джети Керджи объявил, что уходит вместе с ними. Прошло еще три дня, и хемал выполнил свое обещание (хотя Когида уже и не казалась ему дешевой цветной картинкой, как в первое утро после «уваэмтан»). Напоследок он еще раз сказал, что уладит свои дела на Севере и тут же вернется (не надо забывать, он всё-таки был не чистокровным молчуном и мог иногда и повториться). Инта разрыдалась. Джети Керджи растерянно смотрел по сторонам, гладя ее по голове. Спасение пришло от упитанного болтуна в потрепанной шляпе, который заорал: «Ты едешь или так и остаешься с бабой обниматься?» Инта вздрогнула и отстранилась, Керджи ободряюще улыбнулся и зашагал к повозкам. Караван двинулся на восток, поднимая облака пыли. Джети Керджи всё время оборачивался и махал рукой Инте, которая тоже махала ему рукой и вытирала слёзы голубеньким кружевным платочком. Она больше никогда не видела Кергена. Длук Вертрайн так и не дождался внуков. Он умер через полгода, и в семейную хронику Трайнов была записана дата его смерти. Но прошло еще немного времени, и на новой странице было записано новое имя: Орвад Итжетрайн. *** Типа конец нулевой главы. Остальные еще длиннее, так что чем раньше будет получена путевка в мусорное ведно, тем лучше для вселенной.

Comma: Успела прочитать пока половину, оторвалась с трудом - чтобы сказать, что написано - блестяще! Спасибо!

Comma: Дочитала. Блеск! Сейчас нет сил на развернутый отзыв, но понравилось очень. А когда я дошла вот до этого: цитатаЛет через тридцать после этого дня родной сын Джети Керджи будет сидеть на не очень удобном троне не очень надежно сколоченной империи, слушая длинный доклад придворного летописца., до Длука-Далага, до Гингемы, спасающей мир... Короче, грызу локти и завидую!



полная версия страницы